Отношения России с регионом Залива и сформировавшимися там в прошлом столетии независимыми аравийскими монархиями складывались не просто и переменчиво. С «приливами и отливами», с большими политическими перепадами, связанными со многими факторами глобальной и региональной политики. Не в последнюю очередь и с факторами внутренних трансформаций, как в России так и в самих государствах этого региона.

Но нужно сразу отметить, что при всех расхождениях во взглядах и острых дискуссиях, прежде всего вокруг сирийского кризиса и  ядерного соглашения с Ираном, Россия и ССАГПЗ в смысле наличия широкого спектра общих интересов и понимания озабоченностей друг друга никогда не были столь близкими партнёрами, как на нынешнем сложном и болезненном повороте в развитии всего Ближнего Востока. Затянувшиеся региональная дестабилизация,  многочисленные очаги насилия и потери государственной управляемости отражаются на процессах, происходящих в государствах-членах ССАГПЗ и, наоборот. Этот военно-политический союз с его финансово-экономическим потенциалом трансформировался, по  российским оценкам, в центр силы, оказывающий реальное воздействие на общую обстановку . Причём не только в региональном масштабе.

Всё познаётся в сравнении, и этот тезис о взаимопритягательности России и региона Залива станет более понятным, если сделать краткий экскурс в историю. Возьмём, к примеру, имеющие наиболее длительную историю отношения России с Саудовской Аравией, которая играет ведущую роль в Совете сотрудничества.

Советский Союз одним из первых признал Королевство Ибн Сауда в 1932 году и установил дипломатические отношения с Эр-Риядом, рассматривая объединительные течения на Аравийском полуострове, как прогрессивное явление. Особенно на фоне колониальной политики западных держав, соперничающих между собой за колониальный раздел арабского мира. Саудовцы не забыли те времена, когда Москва в тяжёлые годы становления молодого саудовского государства снабжала его нефтепродуктами, в первую очередь бензином. Теперь это выглядит смешным парадоксом, но таков исторический факт.

Позднее, после отзыва  из Эр-Рияда российского посла, отношения на долгие годы оказались замороженными. И причина здесь кроилась не в повороте внешнеполитического характера (разрыва, как такового не было), а в той обстановке, которая складывалась в Советском Союзе. Многие видные дипломаты по всему миру стали жертвами политических репрессий.

В период биполярной конфронтации после второй мировой войны  советское руководство рассматривало весь регион Залива  как сферу доминирования Запада. Это укладывалось в рамки идеологической концепции того времени, делившей арабский мир на страны так называемой социалистической ориентации, то есть те, которые в целом шли в русле внешней политики Советского Союза, и «реакционные» нефтяные монархии – «сателлиты» Соединенных Штатов. Такое искусственное деление подпитывалось, правда, и со стороны Египта времён Насера, проводившего курс на распространение арабского национализма вширь, в первую очередь на  Аравию с её нефтяными богатствами. Не секрет, что ближневосточная политика СССР формировалась тогда  во многом с оглядкой на Каир, и порой было трудно различить, кто и где больше на кого оказывал влияние.

Впоследствии в конце 70-х годов восстановлению отношений России с Саудовской Аравией, когда, казалось бы, для этого сложились условия, помешало вторжение Советского Союза в Афганистан, которое нанесло большой ущерб его позициям в мусульманском мире. И только в 1990 году оба государства обменялись диппредставительствами, хотя отношения между ними  омрачались  целом рядом раздражителей вокруг  проблемы Чечни и затем событий в Косово, развернувшихся на постюгославском пространстве. Со стороны саудовского руководства акцент делался на защите мусульманского населения в то время как для России восстановление конституционной законности в Чеченской Республике и непризнание  силового отделения Косово  от Сербии рассматривалось через призму таких международно-правовых норм, как территориальная целостность и невмешательство во внутренние дела.

На кризисный период в отношениях  с Саудовской Аравией и другими арабскими государствами Залива в 90-х годах накладывались ещё и трудности внутреннего развития в России, когда она снизила политическую активность на Ближнем Востоке в целом и сократила объём внешнеэкономических связей. В мире это выглядело как уход из региона. Немалую роль в этом сыграло и то, что на фоне быстро протекавших демократических перемен руководство России сделало крен в сторону  западного вектора во внешней политике. Регион Залива рассматривался в то время не с позиций развития двусторонних отношений, а скорее исходя из принципа «партнёрства с США» как основы для создания «надёжной системы региональной безопасности»[1].

Возвращение России в регион с начала 2000-х годов происходило уже в иных условиях. Изменилась сама парадигма российско-арабских отношений, которые выровнялись, развиваясь по широкому спектру. Во главу угла ставились соображения чисто прагматического свойства: поддержание устойчивого политического диалога, какими бы ни были разногласия, укрепление экономических связей, обеспечение региональной безопасности. На этой основе начали строится, и довольно успешно, отношения не только с традиционными партнёрами, но и с набирающими политический и экономический вес арабскими государствами Залива.

В этот же период ускоренными темпами проходило институциональное формирование Совета сотрудничества как Союза государств, охватывающего такие сферы,  как совместная оборона,  действия на международной арене, скоординированная нефтяная политика, экономическая интеграция. По мере оформления нового центра силы в Заливе отношения с Россией приобрели дополнительный формат.

Параллельно с поддержанием двустороннего сотрудничества с 2011 года стал развиваться стратегический диалог Россия-ССАГПЗ, направленный на согласование и координацию позиций его участников по региональным и мировым проблемам, представляющим взаимный интерес, а также на развитие торгово-экономических связей. Состоялось пять раундов переговоров на уровне министров иностранных дел в Абу Даби, Эр-Рияде, Эль-Кувейте, Москве и в Нью-Йорке в ходе последней сессии Генеральной Ассамблеи ООН. Одно из центральных мест в повестке дня всё чаще занимала тематика региональной безопасности в плане противодействия международному терроризму и поиска путей к урегулированию конфликтных очагов в Сирии, Ираке,  Ливии, Йемене и стабилизации на этой основе обстановки на Ближнем Востоке в целом. Особый акцент со стороны государств Залива делался на роли Ирана и отношений России с этой страной, воспринимаемой  арабскими государствами-членами  ССАГПЗ как главная угроза.

В России прекрасно понимают, насколько вопросы обеспечения безопасности в зоне Залива имеют для арабских государств региона первостепенное значение. Впервые они вышли на первый план ещё с началом иракско-кувейтского конфликта в 1990 году. На тот момент главной задачей, объединившей, кстати сказать, усилия России и арабских государств, была нейтрализация угрозы со стороны Ирака. После свержения режима С.Хусейна в 2003 году Совет сотрудничества  в качестве своего главного противника стал рассматривать Иран, располагающий военной мощью и  широкими возможностями  воздействия на арабские государства Залива через многочисленную шиитскую диаспору.

Таким образом, вопросы безопасности в Заливе приобрели как бы новое, более сложное измерение особенно, если учитывать тяжёлое наследие отношений между этими двумя центрами влияния на Ближнем Востоке, уходящее своими корнями в становление ислама как мировой религии и историю его распространения в регионе и в мире.

Разрушение прежних государственных устоев и социально-политические катаклизмы, охватившие весь Ближний Восток и Северную Африку с началом «арабской весны», вынудили государства Совета сотрудничества искать пути адаптации к меняющейся обстановке, изыскивать дополнительные ресурсы, чтобы не допустить перелива дестабилизации на регион Залива в условиях менявшегося соотношения сил между ведущими региональными игроками. Роль и влияние Египта, пережившего две революции и испытывающего на себе их разрушительное влияние, временно ослабла. Сирия и Ирак раздираются внутренними противоборствами с участием сил близких к Саудовской Аравии и Ирану. Турция, претендовавшая на универсальность своей модели «исламской демократии», по мере нарастания внешних и внутренних проблем перестала рассматриваться в арабском мире как пример для подражания.

В отличие от монархических режимов в Иордании и Марокко, быстро вставших на путь политической модернизации, Саудовская Аравия сделала выбор в пользу эволюционного развития с проведением на первом этапе экономических реформ. И это понятно. Как хранитель святых мест ислама Королевство несет особую ответственность за сохранение стабильности в то время, как Эр-Рияд, согласно официальным саудовским оценкам, оказался как бы между двумя огнями: опасность расползания на полуостров волны революций и терроризма с одной стороны и усиление региональных амбиций Ирана – с другой. Нужно сразу сказать, что опасения Саудовской Аравии и её союзников в Заливе имели под собой немалые основания, хотя, по мнению многих западных и российских экспертов, и были в ряде случаев довольно преувеличенными.

За последние годы шиитский Иран действительно укрепил свои позиции в Ираке. Как ни  парадоксально, этому способствовало американское вторжение в эту страну, изменившее конфессиональный баланс во власти в пользу шиитского большинства, чем Иран, безусловно, воспользовался в своих интересах. Не оправдались расчёты на быстрое свержение близкого к Ирану режима Б.Асада. В Ливане опора Ирана в лице движения «Хизболла», располагающего крупной военной силой, также укрепилась. Одновременно активизировалась  шиитская оппозиция правящему меньшинству на Бахрейне, а также «партия хуситов» в Йемене, считающихся , хотя и известными натяжками, креатурой того же Ирана.

Такое развитие событий, как на севере, где сложилась ось Тегеран-Дамаск-«Хизбалла», и на юге, где хуситы свергли законно избранного президента, было воспринято в арабских государствах Залива как реальная угроза их безопасности и самому существованию. Встал вопрос о выработке новой стратегии, включающей в себя целый комплекс контрмер военно-политического, финансового, экономического и пропагандистского характера. Перемены на верхних этажах власти в саудовском Королевстве ознаменовали собой приведение этой стратегии в действие с целью сдерживания «иранской экспансии».

В контексте оценок кризисных ситуаций на Ближнем Востоке, превалирующих в регионе Залива, особое беспокойство вызывал вопрос о том, какое воздействие на соотношение сил будет оказывать меняющаяся региональная политика США, прежде всего в отношении Ирана. Является ли это новой стратегией сближения с Ираном в целях создания «нового экилибриума» в регионе или речь идёт о тактических изменениях. Свержение режима Х. Мубарака было воспринято особенно в Саудовской Аравии как потеря предсказуемого союзника и, что более болезненно, как свидетельство ненадёжности американского покровительства. Заигрывание США с пришедшими к власти «братьями-мусульманами» вызвало ещё большую настороженность, усугубившуюся последовательной линией администрации Обамы на подписание ядерного соглашения с Ираном. Другим сильным раздражителем стали обвинения саудовцев в адрес Вашингтона, кстати, далеко не беспочвенные, в том, что именно американцы своей политикой поддержки авторитарных шиитских правителей в Ираке способствуют расширению там сферы влияния Ирана. Не менее острые разногласия возникли в отношении путей урегулирования сирийского конфликта. В странах Залива политика США в Сирии периодически подвергалась острой критике как слабая и непоследовательная. В итоге отношения между Саудовской Аравией и Соединёнными Штатами впервые встали перед серьёзным испытанием вплоть до заявлений об отказе Эт-Рияда от стратегического партнёрства и «крутом развороте» во внешней политике[2].

С  опасениями потери США как традиционного гаранта безопасности в Заливе  была связана и  активизация политических контактов ССАГПЗ, в том числе на высшем уровне, с Россией. Расчёт делался на то, чтобы правильно оценить, насколько можно полагаться на её сдерживающую роль в отношении Ирана  и уравновесить внешнеполитический курс на международной арене в новой системе подвижных и саморегулирующихся балансов в регионе. Россия, со своей стороны, ещё с начала 2000-х взяла взвешенный  курс на выравнивание своих отношений с арабскими странами, рассматривая формирующийся «аравийский блок» как влиятельного игрока и серьёзного партнёра не только в регионе, но и в вопросах глобальной политики и экономики.

Соглашение под названием «Совместный комплексный план действий», подписанное  14 июля 2015 года между Ираном, пятёркой постоянных членов Совбеза ООН и Германией (Р5+1) вызвало большой разброс оценок и прогнозов. По большому счёту сложилось два труднопримиримых течения, каждое из которых рассматривает  ядерное соглашение с точки зрения его возможных глобальных последствий для решения проблемы распространения ядерного оружия, а также в региональном разрезе: как оно отразится на ближневосточной политике Ирана.

Противники соглашения в американском истэблишменте наряду с рядом государств самого региона, в том числе Саудовская Аравия и её союзники по Совету сотрудничества, далеко не убеждены, что в перспективе это  снимет ядерные амбиции Ирана и сделает более умеренной его региональную стратегию. Предсказывается даже сценарий, при котором  может развернутся гонка за обладание ядерным оружием в регионе, если соседи Ирана встанут на путь разработки собственных ядерных программ[3]. Государства Залива не скрывают опасений, что размороженные финансовые ресурсы будут направлены на поддержку проиранских сил и движений по всему так называемому «шиитскому полумесяцу». Сторонники соглашения утверждают, что оно не приведёт к нарушению военного баланса на Ближнем Востоке, а Соединённые Штаты по-прежнему привержены своим обязательствам в отношении гарантий безопасности в регионе. Кроме того соглашение позволит усилить позиции умеренного течения в руководстве Ирана во главе с Рохани, которое противостоит  приверженцам продолжения жесткой линии, особенно в Сирии. Вышедший из международной изоляции Иран, по этим расчётам, должен вести себя более ответственно, проявляя склонность к компромиссам, а другие государства Залива, получив подтверждения в готовности защитить их от иранской экспансии, станут проводить более сдержанную и спокойную политику в регионе с учётом новых реалий.

Соглашение с Ираном не оказало сколько-нибудь негативного влияния на отношения России со странами Залива. Даже есть основания полагать, что, несмотря на расхождения в подходах к отношениям с Ираном и к урегулированию сирийского кризиса, встречи и беседы на высшем политическом и дипломатическом уровнях, которые  заметно участились, приобрели более  прагматичный характер. В таком деловом ключе проходили встречи президента Владимира Путина с королём Салманом (ноябрь 2015 года в Анталье) и заместителем наследного принца шейхом Мухаммедом бен Сальманом (июнь 2015 года в Санкт-Питерсбурге и октябрь 2015 года в Сочи). Конечно, с учётом всей сложности и многогранности обстановки, складывающейся в регионе было трудно ожидать каких-то крупных прорывов. Тем не менее стороны зафиксировали вопросы, по которым имеются наиболее острые разногласия и пришли к договорённости продолжать  политический диалог и развивать сотрудничество в торгово-экономической сфере. Возобладало взаимное понимание того, что разногласия, каковыми бы они ни были, не должны становиться поводом для разрыва. Точек совпадения и близости подходов к широкому кругу проблем региональной и международной повестке дня гораздо больше. Среди них – ближневосточное урегулирование, обеспечение безопасности в регионе, в том числе в зоне Персидского залива, продвижение диалога цивилизаций, противодействие терроризму и экстремизму, пиратству и наркоторговле. Такие договорённости, если они будут выполняться обеими сторонами, само по себе неплохое достижение по сравнению со взлётами и падениями в истории отношений  двух стран.

. Возможно,  изменения в самой стилистике переговоров – от эмоциональных всплесков до деловых откровенных разговоров - и произошли именно потому, что каждая из сторон стала лучше осознавать важную роль свою и своего партнёра в предотвращении развития событий по наихудшим сценариям. Особенно после того, как Россия выступила с призывом к выстраиванию широкой антитеррористической коалиции и решительно поддержала правительственную армию Сирии действиями с воздуха своих  ВКС.  

С российской стороны в ходе двусторонних и многосторонних (в формате Россия-ССАГПЗ) переговоров предпринимались усилия к тому, чтобы у партнёров в арабских государствах Залива складывалось правильное видение тех соображений регионального и глобального характера, которыми руководствуется Россия в проведении своей политики на Ближнем Востоке. В первую очередь это касается отношений с Ираном и оценок его роли в регионе, нашего видения международного сотрудничества в борьбе с ИГИЛ и другими террористическими организациями, использующими ислам для прикрытия политических целей.

На этих вопросах, занимающих центральное место в российско-аравийской политической повестке дня  необходимо остановиться более подробно. Тем более, что в странах Залива и в России остаются комплексы недоверия, ошибочной интерпретации намерений и мотивировок позиций друг друга. В политических кругах Залива время от времени распространяются искажённые представления о российской стратегии в регионе.

Так, например, в преддверии московской встречи министров иностранных дел России государств – членов ССАГПЗ (май 2016 года) газета «Аль-Хаят» в своём анализе российской стратегии категорически утверждала, что Иран занимает «центральное место в системе региональных и международных союзов России», что «кто бы ни правил в Иране, муллы радикальные или умеренные, или даже стражи революции, Москва рассматривает двусторонние отношения с Тегераном как наиважнейшие, нравится это арабам Залива или нет»[4]. Известно также, что наряду со сторонниками выстраивания конструктивных отношений с Россией в Саудовской Аравии имеются и другие мнения – те, кто считают выбор «или-или» всё равно неизбежным[5].

На эти вопросы, являющиеся предметом особой озабоченностей в Заливе был дан ответ министром иностранных дел Лавровым в ходе очередного раунда стратегического диалога в формате Россия-ССАГПЗ в Москве. На пресс-конференции с саудовским коллегой А. Аль-Джубейром им было отмечено, что любая страна имеет полное право развивать дружеские отношения со своими соседями и естественно стремиться укрепить своё влияние за пределами своих границ. При этом российский министр подчеркнул, что это надо делать на основе полного уважения  принципов международного права, транспарентно, легитимно, без каких-либо скрытых повесток дня и без попыток вмешательства во внутренние дела суверенных государств. Особое внимание с российской стороны было обращено  на опасность представлять противоречия между Ираном и ССАГПЗ как отражение раскола в мусульманском мире. Попытки провоцировать ситуацию именно в этом направлении в России считают неприемлемыми[6].

Большинство российских экспертов считают Иран одним из самых значимых государств у южных границ России, с которым необходимо взаимовыгодно сотрудничать по широкому спектру двусторонних, региональных и международных вопросов, в том числе по вопросам торговли, энергетики и безопасности, в том числе в военно-технической области. Здесь не только Ближний Восток , но и более широкий евразийский контекст. Россия заинтересована в том, чтобы Иран стал членом Шанхайской организации сотрудничества, политического сообщества незападных государств, основанного Китаем и Россией.

Поэтому постановка вопроса «или-или», в смысле выбора между Ираном и Заливом, сама по себе  нереалистична. И тем не менее, несмотря на то, что у России и Ирана много общего и сотрудничество выглядит перспективным, отношения не являются беспроблемными . Внешнеполитические цели обеих стран в чём-то совпадают, в чём-то расходятся, в зависимости от конкретных поворотов и обстоятельств. Объективно Россия признаёт за Ираном роль крупнейшего игрока в ближневосточном регионе, но при этом, как и арабские государства, не хочет, чтобы у Тегерана появилось ядерное оружие. В Иране прекрасно понимают, что отношения с ним Россия не может выстраивать в ущерб безопасности арабских государств Залива.  В Сирии они выступают как близкие военные союзники, но это не означает, что  у них одинаковые политические стратегии. Москва и Тегеран стремятся не допустить победы исламских экстремистов, но их долгосрочные цели принципиально расходятся равно, как и видение постасадовской Сирии. Россия хочет сохранить не фигуру Асада,  как таковую, не алавитское меньшинство у власти, а сирийское государство, разумеется, в реформированном виде и с дружественном ей режимом.  Кроме того следует учитывать, что Россия тесно координирует свои действия с Израилем в вопросах безопасности и поэтому использование Ираном «Хизболлы» как орудия давления для неё неприемлемо[7]. Сами видные иранские политики также далеки от мыслей о возможности построения альянса с Россией. Как сказал президент Ирана Рохани, «хорошие отношения с Россией не означают согласия Ирана с любым её шагом»[8].

В целом  многие российские и западные эксперты сходятся в том, что в политике на сирийском направлении существует согласование на основе ситуативного совпадения интересов, но говорить о полноценном военном союзе не приходится[9] В отличие от Ирана в Ливане Россия поддерживает деловые контакты по широкому спектру политических сил, стремясь оказать содействие достижению национального согласия, не допустить скатывания этой страны в пропасть насилия и конфессиональных междоусобиц.  По Йемену позиции обеих стран также не совпадают. Если Тегеран поддерживает союз Салеха и хуситских племён, то Москва ведё т себя более нейтрально.

Подводя итоги, очень важно подчеркнуть, что Москва не поддерживает великодержавные проявления политики Ирана в зоне Залива и всячески избегает вмешательства в  суннитско-шиитский конфликт, видя как  в условиях острого соперничества за сферы влияния в регионе,  Иран использует различные шиитские силы в своих узкополитических интересах. Отношения с Саудовской Аравией имеют для России самостоятельную ценность. В этой связи  должно быть понятно, насколько трудна стоящая перед Москвой задача развивать столь необходимое партнёрство с Саудовским королевством, укреплять дружеские связи с другими монархиями Залива и одновременно вести успешно  дела с её южным соседом, с которым она связана многовековой историей. Особенно на нынешнем этапе, когда конфронтация зашла слишком далеко и, что особенно тревожно,  приобрела характер столкновения между двумя религиозными центрами в мусульманском мире, когда саудовское руководство взяло силовой курс в отношении сдерживания Ирана.   

По мере того, как две противоборствующие  силы истощают свои ресурсы, а международное сообщество чувствует усталость и бессилие  остановить порочный круг насилия, всё более актуальной становиться предложенная Россией концепция безопасности в зоне Залива. Арабские государства этого региона в принципе одобряют эту инициативу, хотя и выступают против присоединения Ирана к системе мер по укреплению региональной стабильности до тех пор, пока он не станет проводить курс на добрососедство и невмешательство. В то же время понятно, что без Ирана российская инициатива нежизнеспособна. В той связи заслуживают внимания подаваемые  Москвой сигналы о готовности «использовать хорошие отношения со странами-участницами ССАГПЗ и с Ираном, чтобы помочь  создать условия для конкретного разговора об их нормализации, который может состояться исключительно через прямой диалог»[10]

Как бы ни складывались отношения России и США, в странах Залива должны понимать, что за последние годы в регионе Ближнего Востока меняется соотношение сил, создаются и распадаются подвижные альянсы. Возрастает степень непредсказуемости и новых рисков. Теперь союзники США не обязательно противники России и союзники России также не противники США. При всех разногласиях между ними по Сирии не в интересах обеих стран дальнейшая эскалация напряжённости  в Заливе, столь важном регионе  для мировой экономике и финансовой системы. Важным фактором, способствующим поискам исторического примирения в Заливе может стать наличие общего противника в лице ИГИЛ и «Аль-Каиды». Идеология «халифатизма» имеет немало своих приверженцев в Саудовской Аравии и на юге Аравийского полуострова. Оба государства имеют также амбициозные планы экономического развития и крайне заинтересованы в создании для этого благоприятной внешней конъюнктуры.

А.Г. Аксененок.

 

[1] См. Свободная мысль, Россия и Саудовская Аравия: эволюция отношений, Косач Григорий, http://svom.info/entry/608-rossiya-i-saudovskaya-aravia-evoluciya-otnosheni/

[2] см. http://lenta/ru/articles/2013/10/23/unfriended/.

[3] См. РБК, Ричард Хаас, Скрытая угроза: чем опасно ядерное соглашение с Ираном, http://daily.rbc.ru/opinions/politics/16/07/2015

[4] «Москва арабам: Иран наш первый союзник», «Аль-Хаят», 19 февраля 2016 года, http://www.alh

[5] «Аль-Хаят», 26 февраля 2016 года, http://www.alhayat.com/m/opinion/14165741 ayat.com/m/opinion/14041679

[6] Выступление и ответы на вопросы СМИ министра иностранных дел России С.В.Лаврова, http://www/mid/ru/foreign_policy/news/-/asset_publisher/cKNonkJE02Bw/content/id/...

[7] Russia and Iran: Historic  Mistrust and Contemporary Partnership, Dmitry Trenin, Carnegie Moscow Center, http://carnegie.ru/2016/08/18/russia-and-Iran-historic-mistrust-and-contemporary-part...

[8] См. Газета RU, 06.03.2016

[9] См. Брак по расчёту. Перспективы российско-иранского регионального сотрудничества, Николай Кожанов, Россия в глобальной политике, №3 май-июнь 2016

[10] Выступление и ответы на вопросы СМИ министра иностранных дел России С.В. Лаврова 15.09.2016, http://www.mid.ru/foreign_policy_/news/-/asset_publisher/cKNonkJE02Bw/content/id/...

Опубликовано в Исследования

Кончина одного из самых влиятельных политиков Ирана, 82-летнего Рафсанджани, – это тревожный сигнал для руководства страны, напоминание о том, что поколение основателей Исламской Республики уходит и нужно озаботиться поиском наследника для верховного лидера

Как сказал в 60-х советский поэт Евтушенко, «не люди умирают, а миры». В случае Али Акбара Хашеми Рафсанджани, который скончался 8 января в возрасте 82 лет, умер не мир, а целая вселенная. Ушел не просто политик, а один из творцов иранской истории. Руководитель Центра исследований иранского парламента Джалали в некрологе заслуженно назвал Рафсанджани «политиком, практически не имеющим равных по своей значимости».

Действительно, с 1979 года Рафсанджани постоянно влиял на жизнь Ирана, то напрямую вмешиваясь в ход событий, то играя роль серого кардинала. Он был неотъемлемой частью Исламской Республики и ее истории: все основные события, что произошли с Ираном за последние 38 лет, нашли прямое отражение в биографии этого политика. 

Грани Рафсанджани

С самого начала исламской революции 1978–1979 годов Рафсанджани был активным ее участником. Наравне с такими фигурами, как Хомейни, Хаменеи, Бехешти, Монтазери, Шариатмадари, Рафсанджани стоял у истоков создания республики и ее институтов.

В 1980-х, как и другие крупные иранские деятели, Рафсанджани был вовлечен во внутреннюю борьбу за власть. Не без его участия был вынужден бежать из страны первый президент Ирана Банисадр, а также было разгромлено левое движение (коммунисты и Организация моджахедов иранского народа).

Сам Рафсанджани не только успешно пережил лихолетье 1980-х, но и смог приумножить свое политическое и финансовое благополучие. К 1989 году он считался человеком, очень близким к отцу-основателю Исламской Республики Хомейни, а также сформировал своеобразный тандем с будущим преемником последнего – Хаменеи.

По свидетельствам историков, именно этому тандему принадлежала инициатива конституционной реформы 1989 года, которая в том числе отменяла пост премьер-министра и наделяла большей властью президента Ирана, повысив таким образом значимость выборных институтов страны. Не до конца исследована и роль Рафсанджани в назначении самого Хаменеи верховным лидером Ирана – должность, на которую по формальным параметрам тот не вполне мог претендовать.

В 1990-е Рафсанджани меняет амплуа – из жесткого поборника идей исламской революции он превращается в политика-реформатора. После избрания на пост президента Ирана в 1989 году он проводит ряд важных преобразований, направленных на восстановление и либерализацию экономики страны. Его начинания, продолженные при следующем президенте Хатами, стали спасительными для Ирана, оздоровили экономику и внутриполитическую жизнь и оттащили режим от края пропасти, к которой его привели война, идеи экспорта исламской революции и провальный эксперимент по созданию исламских механизмов ведения национального хозяйства в 1980-х.

Рафсанджани не утратил своего влияния и после проигрыша на президентских выборах 2005 года, когда вновь пытался занять пост главы исполнительной власти Ирана. Победа нынешнего президента Рухани и усиление позиций реформаторского блока в парламенте во многом стали возможны благодаря его поддержке.

Выступая в 1980-х за войну с Ираком до победного конца, Рафсанджани не был сторонником политики изоляционизма. Во второй половине 1980-х он принял активное участие в налаживании отношений между СССР и Ираном. Некоторые строки в его мемуарах позволяют говорить о том, что Рафсанджани был открыт для диалога с Москвой и в непростой для двусторонних отношений период начала 1980-х, хотя, скорее всего, он не испытывал симпатий к Советскому Союзу, а потом и к России.

В 1990-е Рафсанджани принял меры для открытия Ирана и его реинтеграции в мировую экономику, начал сближение с Европой, а также активно привлекал в правительство специалистов с западным образованием. В 2000-х и в 2010-х он осторожно пытался внедрить в общественное сознание идею о нецелесообразности жесткой конфронтации с США, ссылаясь на то, что сам Хомейни якобы раздумывал о целесообразности сохранения лозунга «смерть Америке» как одного из главных тезисов иранской идеологии. 

Неразрывная связь

Рафсанджани неслучайно сыграл столь важную роль в истории Ирана. Во-первых, с 1979 года он всегда был на ведущих ролях, занимая какую-либо ключевую должность во властных структурах: в разные годы Рафсанджани был министром внутренних дел (1979–1980), спикером парламента (1980–1989), президентом (1989–1997), замначальника Генштаба вооруженных сил в конце ирано-иракской войны, главой Совета по определению целесообразности принимаемых решений (1989–2017) – этот орган разрешает конфликты между парламентом и наблюдающим за его работой Советом стражей, а также руководителем Совета экспертов (2007–2011) – структуры, ответственной в том числе за выбор нового верховного лидера Ирана.

Богатый опыт государственной службы превратил Рафсанджани в патриарха, для которого занимаемый пост уже не важен. Скорее наоборот, его личность определяла важность формальной позиции.

Во-вторых, Рафсанджани был не просто политиком. За свою жизнь он одновременно исполнял несколько других, не менее важных социальных ролей: идеолога, культурного деятеля, главы влиятельного иранского клана, бизнесмена. Это делало Рафсанджани одним из главных участников важнейших событий в истории Ирана.

Вплоть до 2009 года он периодически выступал с проповедью на пятничном намазе в Тегеране, который с первых лет исламской революции играл роль главной площадки по доведению политинформации до населения.

Рафсанджани был одним из основателей и патронов второго по важности (после Тегеранского) университета страны – Свободного исламского университета. Через экономические интересы своего клана он был прекрасно осведомлен о состоянии иранской деловой среды. К 2000-м годам Рафсанджани считался одним из самых богатых людей страны, интересы его бизнес-империи простирались далеко за пределы торговли фисташками, которой изначально занимался отец политика. Последний, впрочем, мог гордиться сыном: его фисташковое предприятие существенно расширилось и к середине 2000-х приносило клану Рафсанджани до $700 млн в год.

В-третьих, Рафсанджани посчастливилось родиться в нужное время и в нужном месте. Само его происхождение и выбор карьеры в условиях происходивших в стране перемен помогали Рафсанджани расширить свое влияние. Выходец из многодетной и, как бы сказали историки-марксисты, мелкобуржуазной семьи, он получил образование в ключевом для шиитов религиозном центре – Куме, когда там преподавали будущие идеологи и активные деятели исламской революции, и навсегда попал под их влияние.

Последующая революционная деятельность и отсидки в шахских тюрьмах накануне 1979 года позволили Рафсанджани занять видное место среди революционеров после свержения монархии. А в 1980-х социальное происхождение помогло занять наиболее выгодное положение среди революционных групп: он относился к той части духовенства, которое не было настолько бедно, чтобы придерживаться крайне радикальных взглядов, но и не настолько богато, чтобы отрицать необходимость социальных преобразований.

В итоге в палитре политических сил Рафсанджани не был среди представителей крайних полюсов, которые в первую очередь гибнут в ходе революционной борьбы. В отличие от многих коллег-революционеров Рафсанджани смог избежать как участи «мученика революции», так и ее «предателя».

Наконец, Рафсанджани чутко улавливал требования момента, подстраивался под текущую конъюнктуру, вовремя замечал новые вызовы. Он был оппортунистом, который шел в ногу со временем, стараясь иногда быть на полшага впереди. В отличие от Монтазери или Шариатмадари он не критиковал Хомейни при жизни и поэтому не попал, как они, в число изгоев, а дождался кончины старца, чтобы внести желаемые изменения в существующий строй (заодно уловил момент, когда эти изменения были восприняты).

Во время исламской революции Рафсанджани ратовал за национализацию и создание масштабной системы социальной поддержки – то, чего от правительства ожидали массы иранской бедноты. Но уже в начале 1990-х Рафсанджани запустил не менее ожидаемые на тот момент либеральные экономические реформы, предусматривавшие и планы приватизации.

В 1979 году он называл захват посольства США «важным достижением», чтобы через десятилетие заговорить о налаживании отношений с Западом, а еще позднее и об ошибках, допущенных в первые годы революции в выстраивании внешнеполитического курса Ирана.

На этом фоне вопрос о реальных политических и экономических взглядах Рафсанджани остается открытым. Он явно не был ни классическим консерватором, ни полноценным реформатором. Он верил в идею исламского строя, а его реформы не шли дальше того, что требовало время. Государственником Рафсанджани был опять же по прагматическим соображениям – от благополучия режима зависело благополучие его самого и его клана. Однако гибкость Рафсанджани и его умение понимать то, что необходимо сделать в этот момент, шли государству на пользу, не раз спасая страну от тяжелых кризисов.

Промахи

И все же удача не всегда сопутствовала Рафсанджани. Последние 20 лет жизни были для него непростым временем. Чутье изменило ему, когда он попытался вновь избраться на пост президента в 2005 году, чтобы сменить своего преемника Хатами. Тогда Рафсанджани неожиданно проиграл мэру Тегерана Ахмадинежаду, кандидату, которого никто за пределами Ирана не воспринимал как серьезного соперника патриарху иранской политики.

Но оказалось, что иранские избиратели, как и часть местной политической элиты, по-своему устали от Рафсанджани. Злоупотребление властью в интересах клана и рост состояния семейства Рафсанджани стали раздражать иранцев, которые так и не увидели обещанного им после окончания ирано-иракской войны золотого века.

Вместо этого они видели богатеющих выходцев из религиозных кругов, которые, провозгласив курс на строительство общества социальной справедливости, пока что обогащались только сами. К середине 2000-х годов Рафсанджани и Хатами стали ассоциироваться с интересами богатых слоев населения, средним классом и интеллектуальной элитой, в то время как харизматичный, прямолинейный и демонстративно аскетичный Ахмадинежад был ближе малоимущим избирателям.

Одновременно в Иране набирали силу и выходцы из силового блока, недовольные тем, что экономика страны оказалась в руках духовенства, хотя реальную кровь за пропагандируемые муллами идеи на фронтах ирано-иракской и необъявленной гражданской войны проливали именно представители Корпуса стражей и армии. Им тоже хотелось получить свой кусок экономического пирога, и ставку в этой игре они делали на Ахмадинежада.

Верховный лидер Ирана Хаменеи, скорее всего, тоже был не слишком доволен влиятельностью Рафсанджани, памятуя, что сам он, как и Рафсанджани, родом из 1980-х, когда любой сильный политик был опасен, а создаваемые альянсы – временны.

Второй серьезный просчет после проигранных в 2005 году выборов Рафсанджани допустил в 2009 году, когда проявил сочувствие к первым жертвам разгона «зеленого движения» – оно возникло как протест против спорных результатов очередных президентских выборов, позволивших Ахмадинежаду переизбраться на второй срок. Тогда Рафсанджани, уловивший опасность момента, всего лишь пытался предупредить руководство Ирана, что люди теряют веру в режим, а силовой вариант может привести к падению самого строя, как это было с шахскими властями. Но его беспокойство использовали против него же, обвинили в диссидентстве и потеснили в политике, припомнив его семье злоупотребления 1990-х и посадив за финансовые махинации сына Рафсанджани.

Впрочем, даже после 2009 года Рафсанджани продолжал демонстрировать свою независимость. Он громко приветствовал подписание договоренностей 2015 года по иранской ядерной программе, несмотря на попытки консерваторов принизить их значимость. Также Рафсанджани был одним из немногих иранских политиков, кто поставил под вопрос целесообразность силового вмешательства как США, так и России в сирийские дела.

После Рафсанджани

Уход Рафсанджани многое поменяет в Иране. Во-первых, исчезновение такой фигуры накануне президентских выборов 2017 года явно повлияет на предвыборную расстановку сил. Либеральные прагматики и реформаторы лишились своего высокопоставленного и влиятельного сторонника.

Во-вторых, прагматичный, расчетливый, хитрый и гибкий Рафсанджани играл в структуре иранской политической элиты роль определенного поведенческого ориентира, а иногда и связующего звена между разными политическими силами, и теперь найти ему замену будет непросто. Показательно, что по Рафсанджани в стране был объявлен трехдневный траур, а с уважительными посмертными речами выступили представители разных политических сил, отложив свои противоречия и забыв о претензиях.

Наконец, смерть Рафсанджани – это еще и серьезное послание оставшимся в живых о том, что биологическое время основателей Исламской Республики подходит к концу. Их поколение уходит, и к этому надо срочно готовиться.

В первую очередь это относится к верховному лидеру Ирана Хаменеи, другому представителю поколения основателей. Необходимо решить, как избежать возможных потрясений, связанных с выбором преемника, если тот не будет определен на момент смерти Хаменеи. Если этот сигнал будет воспринят иранским руководством с должной серьезностью, то можно сказать, что даже своей смертью Али Акбар Хашеми Рафсанджани послужил стране, с которой его судьба была неразрывно связана все эти годы.

Источник: Московский центр Карнеги http://carnegie.ru/commentary/?fa=67654

Опубликовано в Трибуна

IMESClub: Подписание соглашения - какие в себе несет вызовы и преимущества для России? 

Лана Раванди-Фадаи: Большинство экспертов уверены, что венское соглашение не выгодно России. Но, если мы посмотрим на экономические отношения двух стран за последние два-три года, они были на самом низком уровне и в плачевном состоянии. Практически их не было. Поэтому, хотя отмена санкций Ирана несет риски с экономической точки зрения, так как Иран может стать конкурентом в области нефти и газа, я уверена, что есть большие перспективы, которые, пожалуй, покроют эти риски. Вообще, Россия должна быть конкурентоспособной вне зависимости того, находится Иран под санкциями или не находится. Хочу обратить внимание на целый ряд намеченных сделок, чтобы подчеркнуть потенциал экономических отношений. Безусловно, осуществление этих планов потребует немало усилий.

Во-первых, Иран получает возможность развивать эту программу, включая обогащение урана, естественно, при обеспечении контроля со стороны МАГАТЭ, и это важно и с точки зрения реализации масштабных планов сотрудничества России с Тегераном по мирному атому.

Во-вторых, многие крупные компании вернутся на иранский рынок, такие как: Газпром-Нефть, Лукойл, Тат-нефть.

Уже известны  проекты по сотрудничеству в области космоса, проекты по суперджету, созданию совместных программ по запуску спутника, исследованию космоса и проекты по космическим связям.

РЖД заявили заняться о намерении электрификацией железных дорог Ирана.

В Минэкономразвитии заявили, что планируют начать переговоры о расширении перечня товаров взаимной торговли. Причем за товары Тегеран сможет рассчитываться в рублях. Тегеран собирается потратить часть валюты размороженной в европейских счетах на покупку рублей. Также Москва и Тегеран могут начать грузовые перевозки через 15 портов Каспия.

А в Минпромторге заявили, что уже ведут переговоры о создании совместного предприятия по выпуску автомобилей и дорожно-строительной техники.

Проектов очень много. Опять повторю, планируется сотрудничество в атомной энергетике и в авиации и т.п.

Конечно, всех волнует снижение цен на нефть и как это отразится на российский рубль. И хотя это произойдет не скоро, после заключения сделки, проверки МАГАТЕ займут несколько месяцев, поэтому не ожидается роста поставок из ИРИ, как минимум, до 2016 г. Еще Ирану придется восстановить нефтяную индустрию, пришедшую в упадок во время действия санкций, для этого Ирану нужны значительные объемы капитала. Только к концу 2015 г. ожидается снятие энергетических санкций. Обновление основных средств, и получение дополнительных технологий Запада и США, чтобы качественно увеличить добычу нефти, будет затруднительно. Поэтому колоссальных скачков не ожидается.

Точно также необходимо строить инфраструктуру в газовой отрасли.

Россия накопив огромный опыт по транспортировке газа смогла бы участвовать и в этих программах. Уже был построен небольшой газопровод снабжавший одну из наших республик, Армению, из Ирана.

Между прочим, заключительное соглашение во многом сформировано на основе предложений России. К результату венских переговоров привела «концепция поэтапности и взаимности» предложенная именно российскими специалистами, когда согласовывалась договоренность, в которой каждый шаг Ирана сопровождался навстречу встречными шагами со стороны шестерки и ООН по ослаблению санкционного давления, вплоть до окончательных снятий санкций.

 

IMESClub: Иран после подписания соглашения - что ждать от Ирана на международной арене? Какова станет его внешняя и внутренняя политика? Стоит ли ждать смягчения позиции по некоторым вопросам.

Лана Раванди-Фадаи: Без участия Ирана невозможно будет решать многие вопросы, ни один конфликт в регионе. Снятие санкций будет способствовать привлечению Ирана к решению таких важнейших проблем как борьба с «Исламским государством», сирийский, йеменский, иракский  вопрос, противостояние шиитов и суннитов и так далее. Иран фактически спас Багдад от захвата боевиками ИГИЛ, также помогает там стабилизировать ситуацию. После снятия санкций Иран становится равноправным членом мирового сообщества и, естественно, его политическая роль увеличится. Он сможет активно принимать участие в борьбе с терроризмом. Он также может влиять на различные шиитские группировки в мире.

В самом Иране, произойдут следующие изменения. Мы знаем, что сейчас Меджлис в ИРИ очень консервативный. Победа Зарифа (министра иностранных  дел ИРИ, который представляет команду Рухани) уже укрепил в ИРИ позиции либерально-реформаторских сил, поддерживающих как ядерное соглашение, так и в целом политику президента ИРИ Хасана Роухани. В результате, на волне поддержки курса Роухани, возможна победа его сторонников на предстоящих в феврале 2016 года выборов в меджлис, что изменит политическую ситуацию в стране, и даст возможность правительству во главе с президентом проводить более мягкую внешнюю политику с оглядкой на экономические выгоды от сближения со странами Евросоюза и США. При этом, как я уже сказала, российско-иранские связи в политической и торгово-экономической сферах будут укрепляться. Не исключено, что после снятия санкций, введенных против ИРИ Советом Безопасности ООН, Иран будет принят в Шанхайскую организацию сотрудничества (ШОС), что еще больше укрепит его отношения с Россией и другими членами ШОС.

Постсанкционный Иран – это лакомый кусочек для мирового бизнеса. И уже сейчас ещё до отмены санкций бизнесмены из различных стран ринулись в Тегеран, чтобы разведать рынок для будущих контрактов. Вне всякого сомнения, соглашение и снятие санкций предоставляет для Ирана уникальную возможность вернуться в полной мере на мировой финансово-торговый рынок и в мировую политику.


IMESClub: На Ваш взгляд, подписание соглашения упростит или усложнит ситуацию на Ближнем Востоке?

Лана Раванди-Фадаи: Упростит или усложнит трудно сказать – разве что-либо бывает «просто» на Ближнем Востоке? И кто с какой стороны посмотрит. И, конечно, любая «перестройка» повлечет осложнения, но эти трудности могут стать и улучшениями. На мой взгляд, благодаря снятию санкций с Ирана, произойдет баланс сил в международных отношениях. Саудовская Аравия на протяжении многих лет укрепляла свои позиции за счет санкций Ирана. Поэтому после снятия санкций потребуется перераспределение квот на добычу нефти со стороны ОПЕК и, в первую очередь, это позволит восстановить  баланс.

Китай и Иран начали увеличивать объемы торговли еще до соглашения с шестеркой. Новые поставки из Ирана составят конкуренцию Саудовской Аравии, крупнейшему экспортеру КНР и России, которая в этом году увеличила свою долю в китайском импорте.

Снятие санкций с Ирана, будут иметь и политические последствия. Ожидается, что приток денег, Тегеран будет использовать, в том числе, и на финансовую поддержку своих друзей в других ближневосточных странах: шиитские ополчения в Ираке, правящего режима в Сирии и организации «Хезболла» в Ливане. Хотя большую часть денег Иран направит на внутренние нужды. У него 50 незаконченных проектов: дороги, мосты, порты и др. инфраструктура.

Иран зарекомендовал себя, как достаточно эффективная и ключевая страна на Ближнем Востоке, а это один из самых сложных регионов. Ирану важно чувствовать себя цивилизованном игроком в глазах мирового сообщества. И ему важно, чтобы он мог восприниматься европейцами в качестве ключевого партнера на Ближнем Востоке, с которым можно вести диалог по политическим и экономическим вопросам.

Несмотря на противодействие достигнутому соглашению различных сил как внутри Ирана, внутри США, а также со стороны Саудовской Аравии и Израиля, важнейшая сделка, к которой шли 12 лет, была заключена.

 

Опубликовано в Интервью

Мария Дубовикова: Мировой финансовый кризис и текущая экономическая нестабильность оказали сильное воздействие на состояние мировых экономик и в целом подорвали мировую стабильность. Как отразился кризис на экономиках стран Персидского залива? на их внутреннюю стабильность? На сколько он в целом повлиял на положение дел в регионе, на Ваш взгляд?

 

Андрей Федорченко: Безусловно, аравийские монархии не остались в стороне от мирового кризиса. Их макроэкономические показатели существенно ухудшились, особенно в 2009-2010 гг. Затем произошло некоторое выравнивание хозяйственной динамики, но не во всех этих странах. Государства ССАГЗ  (за исключением Бахрейна) пока остаются вне зоны арабской «оттепели». Так, властям Королевства Саудовская Аравия (возьмем его в качестве примера) - крупнейшей страны Аравийского полуострова страны удалось сохранить политическую и социальную стабильность, в основе которой многие годы было сочетание трех факторов. Во-первых, доходы от экспорта нефти давали возможность устранять реальные и потенциальные очаги социального протеста. Во-вторых, режим поддерживал союзнические отношения с консервативными религиозными кругами и лидерами племенных кланов. В-третьих, национальная безопасность гарантировалась западными державами, в первую очередь США.

В то же время за кажущимся спокойствием скрываются обострившиеся в последнее время внутриполитические и социальные противоречия, экономические проблемы. Образ процветающего и богатого аравийского государства не вполне соответствует действительности. В начале ХХI века экономическая и социально-политическая обстановка в Саудовской Аравии существенно обострилась. Долгосрочные программы диверсификации экономики не уменьшили зависимость страны от экспорта нефти. Удельный вес добывающей промышленности в ВВП составил в 2007 г. 56,1%, обрабатывающей индустрии – 9,3%, услуг – 31,6%. В то же время в результате стабильного роста внутреннего потребления энергоносителей (в среднем на 7% в год) доля производства, остающаяся для внешнего рынка, сократилась с 76% в 2000 г. до 65% в 2011 г. Показатель ВВП на душу населения в КСА - самый низкий среди стран ССАГЗ. В период с 2000 г. по 2012 г. он почти не изменился и составлял около 20 тыс. долл.

Среднегодовые темпы роста численности населения Саудовской Аравии в течение последних четырех десятилетий являлись одними из самых высоких в мире и составляли 4%. В результате высоких темпов роста населения, которое увеличилось с 20,0 млн в 2000 г. до 28,4 млн. в 2014 г., а также недостаточной диверсификации экономики рынок труда не в состоянии абсорбировать дополнительную рабочую силу. Возможности госсектора по трудоустройству в основном исчерпаны, а в частном секторе на мигрантов приходится до 90% рабочей силы. Безработица превышает 20% трудоспособного населения. По официальным данным, 670 тыс. семей (около 3 млн. человек) живут ниже уровня бедности.

Прогнозируется, что, несмотря на наметившуюся в последние годы тенденцию к снижению рождаемости в этой стране, к 2050 г. число ее жителей увеличится до 45 млн. чел. Это означает, что руководству королевства предстоит обеспечить рабочие места растущему числу молодых саудовцев (как мужчин, так и женщин), а работающим гражданам – достойное существование в старости. Даже для Саудовской Аравии с ее огромными нефтяными ресурсами это непростая задача.

Снижение нефтяных цен еще больше сократило возможности арабских стран Персидского залива по поддержанию внутренней стабильности. Прогнозы о сокращении энерго- и материалоемкости мирового производства означают вполне реальную возможность уменьшения доли стран ССАГЗ в валовом мировом продукте со всеми вытекающими из этого экономическими и политическими последствиями. В среднесрочной перспективе у стран Залива останется возможность пользоваться «подушкой безопасности» в виде весомых золотовалютных резервов и зарубежных финансовых активов.

Направляя дополнительные финансовые ресурсы (а это миллиарды долларов) на решение социальных проблем, руководители стран ССАГЗ оснижают степень недовольства в обществе, существенно нивелирует влияние «арабской весны» на своих граждан.

Последние тому подтверждения – законодательные акты КСА начала 2011 г. и государственный бюджет на 2012 г. В феврале 2011 г., когда события «арабской весны» были в разгаре, вышли указы о выделении на нужды социального обеспечения, повышение студенческих стипендий, развитие профессиональной подготовки женщин, жилищное строительство 121 млрд риалов (более 35 млрд долл.). Это был «королевский дар» подданным саудовского монарха, призванным не допустить возможности возникновения в королевстве ситуации, идентичной той, которая складывалась в окружающем Саудовскую Аравию региональном пространстве. Бюджет 2012 г. свидетельствовал о продолжении подобной политики, он был призван «поддержать последовательное развитие страны», создать «новые рабочие места для граждан», обеспечить «пропорциональное развитие отраслей экономики и регионов государства». Из 690 млрд риалов (184 млрд долл.) бюджетных расходов 168 млрд выделялось на нужды бесплатного образования всех уровней, 86,5 млрд риалов – на нужды бесплатного здравоохранения и социального развития (что на 26 % превышает соответствующие расходы 2011 г.), 29 млрд риалов на муниципальное развитие. Таким образом, в сумме 41 % расходов бюджета выделялось на образование, здравоохранение и муниципальные нужды.

Тем не менее, снижение нефтяных доходов, скорее всего, несколько ослабит социальную политику стран ССАГЗ. Для саудовцев стали привычными щедрые – «королевские» субсидии на электроэнергию, топливо, продукты питания, воду и т.д. Что бы ни происходило с мировыми ценами на нефть, стоимость отпускной цены 95-го бензина составляет в российских ценах 8 рублей за литр, и дизеля – 4 рубля за литр. Бензоколонки выпускаются с уже обозначенными на них краской ценах, а над ценой указание – «Не забудь воздать хвалу Аллаху». При сегодняшней экономической ситуации 2015 г. гарантированно окажется дефицитным для саудовского бюджета, а субсидии начнут плавно снижаться, в первую очередь в отношении корпораций.

Что касается Арабского мира в целом, мировой экономический кризис и «арабская весна» еще больше отдалили перспективу преодоления его социально-экономического отставания от развитых стран. В последние десятилетия экономический рост и несбалансированность хозяйственной структуры оставались острейшими проблемами в стратегии рыночных реформ в большинстве стран региона. При всех различиях в экономическом развитии странам Ближнего Востока с середины 1980-х гг. пришлось столкнуться со сходными проблемами. Ухудшение внешних условий воспроизводства в сочетании с негибкостью национальных хозяйственных механизмов и структурными проблемами привели к продолжительному спаду в экономике региона. Длительность и незавершенность до настоящего времени процесса структурной адаптации региональной экономики к изменившейся мирохозяйственной ситуации проистекают из высокого уровня этатизации хозяйственного механизма ближневосточных стран, что типологически сближает их подобно тому, как географическое положение определяет сходство природно-климатических условий этих государств.

Проблемы, с которыми сегодня сталкивается Ближний Восток – недостаточно высокий профиль участия в МРТ; ослабление сравнительных преимуществ промышленности на мировых рынках вследствие неравномерности распространения в мире научно-технических достижений (по высокотехнологичной продукции у подавляющего большинства ближневосточных стран практически отсутствуют сравнительные преимущества); негибкость хозяйственного механизма, чрезмерное огосударствление которого не позволяет оперативно реагировать на частые изменения внешнего спроса; нарастание внешней задолженности. Вследствие демографического бума экономика не в состоянии абсорбировать миллионы выходящих на рынок труда новых работников, что создает питательную среду для укрепления социальной базы международного терроризма.

Лишь странам, специализирующимся на добыче углеводородов, удавалось избежать резкого обострения внутриэкономической ситуации и минимизировать экономическую составляющую оппозиционных настроений.

Несовершенство хозяйственных моделей, медлительность в их реформировании создают заколдованный круг: экономическое отставание обостряет социальные, этнические, конфессиональные конфликты, которые в свою очередь ведут к дальнейшей деградации национальных экономик.

 

Мария Дубовикова: Ситуация в Йемене и действия наспех сколоченной коалиции, возглавляемой Саудовской Аравией получает совершенно различные оценки, которые во многом обуславливаются симпатией и принадлежностью человека, дающего оценку, к тому или иному лагерю. Как Вы, с Вашей независимой точки зрения, оцениваете текущий Йеменский кризис, его динамику и перспективы с точки зрения его влияния на общерегиональную обстановку. Где, на Ваш взгляд, находился тот спусковой крючок, который предопределил развитие ситуации именно по тому сценарий свидетелями которого мы сейчас все являемся. 

 

Андрей Федорченко: Вопреки мнению многих экспертов я не стал бы сильно преувеличивать значение  такого «спускового крючка» как политика внешних сил. Такой «триггер» следует искать в клубке внутрийеменских противоречий и конфликтов.

Йеменская Республика выделяется остротой и многообразием внутриполитических, межконфессиональных, клановых проблем, которые способны в недалеком будущем расколоть страну и привести к созданию на ее территории новых государств. Несмотря на то, что смена высшего государственного руководства в Йемене после начала «арабской весны» прошла по более мягкому по сравнению с Ливией или Сирией сценарию, переходный период здесь не увенчался стабилизацией политической и экономической ситуации и началом системных реформ.

Созыв и проведение Конференции по национальному диалогу (КНД) с марта 2013 г. по январь 2014 г. отнюдь не означали прекращение военных конфликтов на территории страны. Усилия по национальному примирению предпринимались на фоне широкомасштабного наступления хуситов на севере и продолжения вооруженных выступлений и террористических актов на юге. На завершающей стадии КНД и сразу после нее наиболее драматично ситуация складывалась на севере страны. Военные действия распространились на пять северных провинций – от саудовской границы в окрестностях Китафа до окрестностей йеменской столицы. Эта часть страны стала напоминать лоскутное одеяло, пересеченное множеством линий прекращения огня, постоянно меняющих свои очертания.

Наступательная тактика хуситов принесла им военный успех. В начале 2014 г. центральное руководство страны утратило контроль над севером. Не ограничившись захватом северных провинций Амран и Саада, хуситы, начиная с сентября 2014 г., продолжили свою территориальную экспансию, главной целью которой стала столица страны. К концу дня 21 сентября хуситы заняли основную часть Саны, включая основные правительственные здания, государственные радио- и телестанции. Вечером того же дня премьер-министр Йемена М. Басиндва был вынужден подать в отставку. Шиитская община нанесла максимальный ущерб исламистам и существенной расширила контролируемую ей территорию, включая столицу государства.

В том, чтобы остановить хуситов, ограничить их политическую роль заинтересован и наиболее влиятельный внешний игрок в этой части Аравийского полуострова – КСА. Позиция этого государства после осеннего наступления хуситов в прошлом году была вполне определенна: «хуситы сделали свое дело (ослабили исламистов), они могут уйти». Позиции саудовского руководства и йеменского президента (относительно необходимости ограничить влияние Ирана в Йемене и ввести активизацию шиитов на севере страны в определенные рамки) во много совпадали, о чем свидетельствовали саудовско-йеменские переговоры на высшем уровне в сентябре 2014 г. Учитывая сохранение противоречивых интересов различных политических, религиозных и этнических групп в Йемене, саудовцы отстаивали план достижения компромисса между государственным руководством страны, хуситами, племенной верхушкой суннитских племен, бывшим президентом Салехом, южнойеменскими «харакат» путем достижения соглашения об альянсе на новом этапе развития политической ситуации. Это могло стать продолжением национального диалога, но уже в условиях нового соотношения сил. Такой сценарий, предусматривающий ограничение контроля хуситов зейдитскими провинциями и недопущение создания иранского оплота в Йемене, устраивал и Соединенные Штаты. В то же время существенное расширений зоны контроля хуситов, укрепление их вооруженных формирований при сохранении выжидательной политики президента Хади увеличивали шансы на создание «Зейдитского имамата» в границах 1962 г. Саудовцы наращивали свое влияние в шиитской части Йемена, негласно передав хуситам право контролировать контрабандные и эмиграционные потоки на своей южной границе в обмен на их отказ от экспансии на север и перенос основной активности внутрь Йемена.

С начала 2015 года конфликт вышел на новый уровень и перерос в стадию открытой гражданской войны. Ход последующих событий хорошо известен. Замечу только, что США и их западные союзники сразу поддержали силовую акцию против хуситов, в очередной раз продемонстрировав, что у них отсутствует единообразный подход к квалификации международных конфликтов. Если на Украине они однозначно поддержали силы, организовавшие и осуществившие вооруженный переворот против законно избранного президента этой страны, то в Йемене в схожей с международно-правовой точки зрения ситуации они выступили против повстанцев, на стороне свергнутого и укрывшегося за границей президента этой страны.

Примечательно в этой связи, что еще в январе 2015 г. США приняли решение о замораживании контртеррористической операции против «Аль-Каиды» в Йемене в связи с захватом столицы страны Саны шиитскими отрядами, ориентирующимися на Иран.

Дополнительную сложность ситуации в Йемене добавляет то обстоятельство, что страна давно «инфильтрована» «Аль-Каидой», которая может получить реальное преимущество в случае разгрома хуситов, став фактической хозяйкой Йемена, который, в свою очередь, рискует превратиться в «несостоявшееся государство» и очередную «черную дыру» безвластия на Ближнем Востоке.

Естественно, одним из основных факторов, мотивирующих Саудовскую Аравию и ее «заливных» союзников на активные действия в Йемене, является проблема нефтяного транзита через Баб-эль-Мандебский пролив, перспектива перекрытия которого йеменскими шиитами в случае полного захвата хуситами власти в стране может серьезно ударить по многокомпонентной нефтяной стратегии Эр-Рияда, включающей не только противодействие планам Ирана выйти на нефтяной рынок, но и борьбу с производителями сланцевой нефти в США и создание сложностей для традиционных экспортеров нефти на мировой рынок, в числе которых и Россия. Через пролив нефть идет в основном из стран Персидского залива на север в Европу и Северную Америку. Здесь проходит 3,8 млн барр/сутки нефти. Ширина Баб-эль-Мандебского пролива в самом узком его отрезке составляет 29 км, что затрудняет движение танкеров, для которых отведено два фарватера по две мили шириной — по одному для каждого направления. Блокирование этого морского прохода вынудит танкеры переориентироваться на маршрут вокруг Африки.

Среди сценариев возможной эскалации конфликта называют возможный марш-бросок хуситов в нефтеносную Восточную провинцию КСА, большинство населения которой составляют как раз шииты, с целью разжигания там «шиитской революции». Эти версии подтверждаются недавними публичными высказываниями лидера «Хизбаллы» Х. Насраллы о том, что «хуситы готовы атаковать Саудовскую Аравию в любой момент». Однако военные эксперты отмечают ограниченность их военно-технических возможностей для наступления через обширные пустынные пространства КСА.

В то же время саудовско-иранская борьба за влияние на Южный Йемен вполне может завершиться его присоединением к КСА. Большинство южнойеменцев исповедуют суннизм, сближает их с королевством и то, что многие жители Юга переправили туда свои семьи. Силу экономического притяжения Саудовской Аравии в этом отношении трудно переоценить. Для королевства же стратегически важным является возможный выход к Аравийскому морю, минуя иранскую угрозу в Ормузском проливе (основная часть саудовских внешнеторговых потоков проходит по морским путям). Как первый шаг к интеграции в состав КСА стратегически важной йеменской провинции Хадрамаут эксперты расценивают решение саудовских властей предоставить йеменцам, проживающим в Хадрамауте, права безвизового въезда в Саудовскую Аравию.

Одним из возможных последствий гражданской войны в Йемене может стать создание объединенных межарабских вооруженных сил, о чем было объявлено на саммите Лиги арабских государств (ЛАГ), состоявшемся в египетском городе Шарм-эль-Шейх в конце марта с.г. Отмечу, однако, что нельзя игнорировать наличие серьезных ограничителей в раскрытии миротворческого потенциала этого воинского контингента. Прежде всего, в деле достижения арабского единства на протяжении всей истории ЛАГ негативно сказывались противоречия между государствами-участниками этого объединения.

Среди конфликтных ситуаций в Лиге можно вспомнить приостановку членства Арабской Республики Египет после заключения этим государством в 1979 году мирного договора с Израилем, раскол в ЛАГ после оккупации Ираком Кувейта в 1990 году, аналогичную ситуацию во время американо-английской операции против Ирака в 2003 году и проч.

Не все арабские страны приветствуют создание наднациональных государственных и силовых структур. Боевой потенциал совместных ВС будет ограничен неготовностью многих арабских стран полноценно участвовать в их создании, финансировании и укомплектовании. Скорее всего, эти части будут состоять из военнослужащих и боевой техники стран ССАГЗ и Египта. Другие страны ЛАГ, вполне возможно, воспользуются ст.7 Устава Лиги, гласящей, что принимаемые Советом решения обязательны только для тех государств, которые за них голосовали. Страны часто не выполняют принятые резолюции, если те противоречат их интересам.

Весьма серьезное препятствие — разногласия по применению ВС в урегулировании конфликтов (в частности, в Сирии, Ираке, Йемене, Ливии), вызванные разными подходами членов ЛАГ к этим конфликтам. Пример таких разногласий приведен выше — относительно оккупации Ираком Кувейта в 1990 году.

Что касается Ирана, то он, судя по всему, не собирается активно вмешиваться в йеменский конфликт, так как слишком озабочен ситуаций на сирийско-иракском направлении, для того, чтобы отвлекать свои ресурсы еще и на йеменском направлении. Именно в Ираке и Сирии Иран будет пытаться довести до конца противостояние с салафисткими просаудовскими и прокатарскими структурам. Кроме того, Тегеран не хочет осложнять свое международное положение в связи с предстоящим снятием с него санкций.

Позицию России по конфликту в Йемене озвучил министр иностранных дел С.В. Лавров, который подчеркнул, что российский подход заключается в необходимости остановить любое применение силы. Обе стороны должны незамедлительно прекратить любое вооруженное сопротивление и возобновить переговоры (такие контакты между ними были до перехода конфликта в «горячую фазу»). Есть понимание, что переговоры должны проходить на нейтральной территории.

 

Мария Дубовикова: Невозможно обойти вниманием и проблему распространения ИГИЛ. Если благодаря совместным усилиям и наземным операциям, в которых принимали участие и иранские подразделения, продвижение ИГИЛ в Ираке было остановлено и даже силы Исламского государства были отброшены назад, то в Сирии ситуация меняется в худшую сторону. Как Вы рассматриваете дальнейшее развитие ситуации вокруг Исламского государства и действия международной коалиции? 

 

Андрей Федорченко: Что касается военных действий коалиции, то точечные удары с воздуха малоэффективны, поскольку свои основные силы боевики ИГ рассредоточивают непосредственно в городах и других местах плотной концентрации гражданского населения. Не прекращается поддержка курдских формирований, подразделений иракской армии и отрядов сирийской оппозиции, которые, по планам заокеанских стратегов, должны поддержать на земле атаки с воздуха. Однако, как показывает действительность, тактика «накачивания» оружием и без того взрывоопасного региона чревата самыми губительными последствиями.

Говоря об усилиях международной коалиции по противодействию ИГ, следует отметить, что зона действий исламистов в Сирии и Ираке больших изменений не претерпела. Положительным результатом только стала ликвидация реальной угрозы наступления подразделений ИГ на Багдад.

Принимая во внимание недостаточную эффективность воздушных операций против ИГ, командование Пентагона в начале февраля 2015 г. объявило о начале наземной операции против боевиков «Исламского государства». По замыслу американцев, сухопутную операцию с двух фронтов — условно северного и южного — начнут курдские формирования пешмерга и иракская армия, которые прошли курс тренировки под руководством иностранных специалистов. Регулярные части каких-либо иностранных государств в самом наступлении участвовать не будут. Наступающих поддержит авиация стран антитеррористической коалиции, что в данном случае, по мнению её лидеров, обеспечит безусловное преимущество и определит успех операции, даже в условиях «необстрелянности» большинства рекрутов иракских вооруженных сил.

Эксперты подвергают сомнению успех будущей наземной военной кампании. Во-первых, в силу недостаточного уровня подготовки иракской армии. По признанию Пентагона, порядка 70 % вооруженных сил Ирака не в состоянии проводить самостоятельные военные операции. Во-вторых, руководство ИГ уже начало предпринимать меры по минимизации своих потерь: в соответствии с известной тактикой джихадистов проводится рассредоточение их вооруженных формирований, «растворение» отрядов среди местного населения, концентрация их сил на особенно опасных направлениях и в городах, где авиация противника не может быть задействована в полном объеме.

Среди перспективных невоенных методов борьбы с ИГ следует выделить установление коалицией контроля над нелегальными поставками нефти через Курдистан и Турцию, изоляция джихадистов от международной финансовой системы, прежде всего путем блокирования работы банков, расположенных на территориях, захваченных террористами в Ираке и Сирии.

В стратегическом плане для успешного противодействия Исламскому государству необходимо, прежде всего, воссоздание центральной власти в Ираке, разрешение конфликта в Сирии – это очень важно для противостояния джихадистам из ИГ. Надо понимать опасность этого движения. Очевидно, что борьба с ИГ должна сочетать политические, военные, экономические и социальные меры, скоординированные в международном плане.

Очевидно, что «Исламское государство» в среднесрочной перспективе будет оставаться оплотом экстремизма, оказывающим заметное влияние на другие регионы и страны. В лагерях ИГ проходят подготовку сотни будущих террористов. Десятки диверсионных групп уже переброшены и действуют в Узбекистане, Казахстане, Таджикистане, т.е. в непосредственной близости от границ России.  Вполне возможны попытки создания халифатов в Западной или в Восточной Африке. Такой вариант, увы, вполне вероятен для «исламского африканского пояса» арабских североафриканских стран - Северо-Западная Африка, Сомали, Эфиопия. Прозрачность национальных границ помогает радикальным исламистам перемещаться в этой части Африки (Сахель), искать ниши. Уровень межэтнических конфликтов здесь выше, чем в Северной Африке. Достаточно вспомнить историю с провозглашением в Мали в апреле 2012 г. туарегского Независимого Государства Азавад (с территорией, в два раза превышающей размеры ФРГ и населением более миллиона человек), контроль над которым достаточно быстро перешел к исламистам.

В перспективе возможна экспансия Исламского государства в сторону Афганистана, Пакистана, Ирана. Но здесь все же надо делать различия. Иран пока далек от возможной агрессии со стороны Исламского государства. Что же касается Афганистана и Пакистана, то сторонники ИГ будут туда проникать, спасаясь от бомбежек, и осваиваться на новых территориях.

В этой связи наиболее конструктивной представляется следующая политика России в отношении ИГ. Необходимо противостоять ИГ, но не в рядах созданной США коалиции, а путем блокирования проникновения радикальных исламистов на территорию РФ и сопредельных государств. Положительные результаты должна принести международная координация антитеррористической деятельности России со странами Запада (в том числе с США и ЕС) и Востока (государства Ближнего и Среднего Востока, Северной Африки, Центральной Азии, Китай). Так, Россия оказывает военную помощь Таджикистану, призванному противостоять потоку джихадистов. – сторонников ИГ из Афганистана в направлении РФ. Параллельно следует решительно противодействовать распространению джихадистской идеологии в нашей стране, особенной в местах компактного проживания мусульман.

Россия однозначно отреагировала на появление самопровозглашенного «халифата»: поддержала резолюцию СБ ООН 2178 от 24 сентября 2014 г., которая направлена на противодействие иностранным боевикам-террористам, связанным с «Исламским государством», фронтом «Джабхат-ан-Нусра» и другими организациями, аффилированными с «Аль-Каидой». Однако Москва пояснила в связи с начатой США при поддержке ряда других стран операцией по нанесению ракетно-бомбовых ударов по позициям террористической группировки «Исламское государство» в Сирии, что «подобные действия могут осуществляться исключительно в рамках международного права». 12 февраля 2015 г. СБ ООН по инициативе России принял резолюцию 2199, нацеленную на пресечение финансовых доходов террористов, действующих в Сирии, Ираке и других странах Ближнего Востока. В фокусе документа – одна из важнейших статей их поступлений, формируемая за счёт нелегальной торговли сирийской и иракской нефтью.

Очевидно, что «Исламское государство» в среднесрочной перспективе будет оставаться оплотом экстремизма, оказывающим заметное влияние на другие регионы и страны. В лагерях ИГ проходят подготовку сотни будущих террористов. Десятки диверсионных групп уже переброшены и действуют в Узбекистане, Казахстане, Таджикистане, т.е. в непосредственной близости от границ России. 

 

Опубликовано в Интервью
Страница 2 из 2